Тень Победы [Новое издание, исправленное и переработанное] - Виктор Суворов

Я, может быть, только сейчас понял, что все мы были в роли подопытных кроликов. (Час. 27 января 2001 г.)

Вот как Михаил Аренсбург описывает укрытие для командного состава:

Блиндаж, кстати, был очень красивым — словно станция метро. Наши ребята строили. (Там же.)

Учения успешно завершились. Что дальше? Дальше — повышение Жукову. На него радиация не повлияла. Он находился вдали от эпицентра. В бетонном бункере. В районе взрыва после учений он почему-то не побывал. Его ждали грандиозные свершения вдали от Тоцкого полигона.

Ну а как же десятки тысяч молодых мужиков? Они оборонялись и наступали в районе, где уровень радиации был столь высок, что приборы зашкалило. Приборы перестали реагировать на радиацию. Что же стало с этими людьми? О них Жуков не вспоминал никогда. Через 38 лет, 9 июля 1992 года, о них вспомнила «Красная звезда»:

Руководитель учений Г. К. Жуков поблагодарил всех участников за мастерство, стойкость и мужество <…> Такие элементарные меры предосторожности, как дезактивация техники, оружия и обмундирования, не применялись. Бучениях принимала участие огромная масса людей. Никакого специального медицинского наблюдения за состоянием их здоровья установлено не было. Засекреченные и забытые, они жили как могли, без всякого внимания со стороны государства <…> Каждый дал подписку, клятвенно обязавшись молчать об этом в течение 25 лет.

Молчать целых 25 лет? Зачем? Давайте прикинем, о чем мог рассказать участник учений. Что такие учения были на самом деле? Это все и так знают: через три дня после взрыва, 17 сентября 1954 года, было опубликовано сообщение ТАСС. Что бомба имеет чудовищную разрушительную силу? А кто этого не знает? Допустим, один участник учений проболтался, рассказал кому-то, что при взрыве образуется огненный шар, что световое излучение сжигает дома и деревья, оплавляет танковую броню, что ударная волна дробит в щепы любые строения, плющит танковые корпуса и срывает башни. Допустим, услышавший это рассказал еще кому-то и в конце концов эта информация стали известна вражеским разведкам. Вопрос: да неужто врагам эти сведения в новинку?

Между тем, сразу же после учений солдат и офицеров, которые принимали в них участие, начали спешно «выбраковывать», увольняя из армии. Первая напасть — кровавый понос. Рассказать врачам о причинах нельзя: секрет. Смотрит врач, удивляется: вроде не дизентерия и не холера, тает человек на глазах, и ничем ему не поможешь. И в армии ему делать нечего. Таких домой отправляли: пусть гражданские врачи разбираются. Но ведь и гражданским врачам ничего рассказать нельзя.

Еще одна напасть — импотенция. Вспомним описания участников: облако ядерного взрыва едва поплыло в небеса, и тут же были поданы команды: «К орудиям!», «По машинам!», «В атаку — вперед!» Ядерный врыв — это температура в миллионы градусов. В момент взрыва сгорает огромное количество кислорода, кроме того, ударная волна разгоняет во все стороны колоссальные массы воздуха. Поэтому в центре взрыва образуется пустота, безвоздушное пространство. И эта пустота, как пылесос, тянет в себя грунт и пыль, которые потом оседают и осыпаются по окрестностям. Десятки тысяч солдат и офицеров устремились в атаку через эпицентр взрыва, а сверху на них сыпалась радиоактивная пыль.

«Красная звезда» термин «импотенция» по отношению к участникам учений не применяет. О них рассказано иначе: у одного — разлад в семье, от другого ушла жена… Вот пример:

Начались нелады в семье <…> Жена стала предъявлять надуманные упреки в неверности. Вскоре Алексей пришел к заключению, что она просто лукавит, маскируя собственную неудовлетворенность, а может быть, и неверность. (Красная звезда. 9 июля 1992 г.)

Это рассказ о старшем лейтенанте А. Рожкове. Он находился в танке в 15 километрах от эпицентра взрыва. «В момент взрыва танкисты находились в своих зарытых на глубину около трех метров «тридцатичетверках». Средств защиты, кроме противогазов, не было.» (Там же.)

Старший лейтенант еще сравнительно хорошо устроился: сидел в танке, под броней, на трехметровой глубине, в 15 километрах от эпицентра. А каково было пехоте, которая находилась не под броней, не под землей на трехметровой глубине, а в траншеях в 8 километрах от эпицентра взрыва?

Превратить в считанные минуты тысячи здоровых мужиков в импотентов — это ли не чудо? Согласитесь, дьявольское чудо, но оно прекрасно вписывается в длинную череду кровавых и бесчеловечных деяний Жукова.

За импотенцию из армии не гнали. Но у участников учений на Тоцком полигоне возникали и куда более серьезные заболевания, да к тому же в массовом порядке. Ради сохранения тайны в документах участников учений были сделаны фальшивые записи о том, что в сентябре 1954 года они находились на Дальнем

Востоке, в Заполярье или в Средней Азии. Последствия были вот какие: возвращается, допустим, списанный солдатик в родную деревню. Мается, бедный, неизвестной болезнью. Чем сельский эскулап ему поможет, если солдату запрещено даже намекать на причины болезни? А если и намекнет, то никто ему не поверит, ибо в документах у него нечто совсем другое записано, соответствующими подписями и печатями заверено. И кто ж тебе поверит, если документ, выданный родной Советской властью, изобличает тебя с потрохами. Потому участники тех учений тихо и быстро вымирали.

Советские историки призывали меня писать книги только с опорой на документы. Это очень даже правильно, дорогие товарищи. Только надо принимать во внимание и тот простой факт, что власть наша родная честностью не отличается. Ей соврать — что воды выпить. Судьбы участников учений на Тоцком полигоне — блистательный тому пример, образец массовой фальсификации документов. Власть отгородилась от последствий своего преступления двойной стеной: обязательствами участников учений молчать и фальшивыми документами.

Зачем же с десятков тысяч участников брали подписку о неразглашении и клятвенные обязательства молчать 25 лет? Чтобы Жукову инвалиды не досаждали. Чтобы Жуков спокойно жил и писал книжки о том, как он любит свой народ, свою прекрасную Родину, коммунистическую партию и ее мудрый Центральный Комитет.

При Сталине в период массовых расстрелов была введена лукавая формулировка «десять лет без права переписки». Человека убивали, а родственникам сообщали: сидит. Если через десять лет о нем вспоминали, то на запросы следовал ответ: умер в заключении от насморка. И от фонаря лепили дату кончины.

«25 лет неразглашения» и «10 лет без права переписки» — одного поля ягоды из породы клюквенных. Жуков точно рассчитал: пусть через 25 лет жалуются. Кто им поверит, если в документах их участие все равно не зафиксировано?

Если чернобыльских «ликвидаторов» не снабдили справками из-за спешки, недосмотра, а то и разгильдяйства, то участников ликвидации последствий аварии на «Маяке»

в 1957 году, испытаний ядерного оружия на Тоцком, Новоземельском полигонах, жертвами радиационного облучения в других аварийных ситуациях просто приказали молчать под страхом привлечения к уголовной ответственности, о чем кстати, каждый из них давал подписку. А когда разрешили обо всем говорить, то с этих несчастных потребовали справки. Но откуда они их возьмут, если даже в подольском и других архивах не находится нужных документов. То ли они уничтожены, то ли не составлялись вообще. Сколько людей преждевременно ушло на тот свет только потому, что даже врачу человек не мог открыться, отчего у него на самом деле эта болезнь! <…> Иногда в голову приходит крамольная мысль: а не государственная ли это политика? (Красная звезда. 27 августа 1998 г.)

Мысль и вправду крамольная. Но верная.

В России никто не занимается поиском жертв преступных экспериментов Жукова. Но Советский Союз, слава Богу, рухнул, от него откололись куски. В некоторых из отпавших государств о людях заботятся. И вот латвийская газета «Час» начала поиски тех, кто выжил. По любезному приглашению редакции газеты весной 2001 года я побывал в Риге и встречался с теми, кого удалось разыскать. Чтобы процитировать их свидетельства, нужна отдельная книга. Рассказы этих людей — не для слабонервных. Они о том, как на третий день начались массовые заболевания. О том, как в степи в районе Чкалова были разбиты палаточные городки за многими рядами колючей проволоки, в которых тысячи смертельно больных участников учений доживали свои дни. О том, как эти люди подняли бунт, и о том, как его давили (давить у нас умеют).

Я грешным делом думал, что если человек не умер через неделю, через год или через десять лет, значит, он находился далеко от взрыва или каким-то образом избежал смертельной дозы радиации. Я ошибся. Передо мной сидели крепкие старики, которым, казалось бы, повезло, и которые прожили после учений еще поч-ти полвека. Но оказалось, что повезло только Жукову и его ближайшему окружению: они сидели далеко и глубоко. Всех остальных радиация не жалела. У вполне, казалось бы, здоровых людей вдруг рождались дети с неизвестными болезнями. Страшные последствия тоцких забав «величайшего полководца XX века» обнаруживаются у потомков участников учений во втором и последующих поколениях: рождаются дети с огромными головами, с мягкими костями. И горестный всхлип одного старика мне не забыть: почему не предупредили, что нам нельзя иметь детей? Почему нас хотя бы не предупредили!